ВМЕСТО ЭПИГРАФА

 

- Анатолий Евгеньевич, а если вместо вечного шаха сыграть Фс2? Ведь если он в ответ ставит второго ферзя, то есть скрытый шах конём на f6 с последующим матом!

 

Наглости моей не было предела. На всякий случай я тут же добавил:

 

- Не уверен, конечно. Но мы вроде стояли, смотрели…

 

- М-м, возможно, - вполне деловито ответил Карпов, - но это очень опасно: у чёрных тогда появляется шах слоном на е5, и дальше всё неясно…

 

Этот маленький обмен мнениями состоялся, когда мы ещё не успели толком расположиться на заднем сидении автомобиля гроссмейстера. Дело в том, что за 3 минуты до этого 12-й чемпион мира завершил последнюю партию сеанса одновременной игры, который он провёл на празднике телеканала «Спорт» в Лужниках. Одному из десяти удалось свести партию с маэстро вничью. Причём, именно Карпов форсировал сей результат тем самым вечным шахом, о котором я у него и поинтересовался...

 

ЗА ЗВАНИЕ ЧЕМПИОНА МИРА ЕЩЁ ПОБОРЮСЬ

 

…Но тут же, забыв про ничью, вспомнил о победах. Потому, что ни с чем иным имя 12-го чемпиона не ассоциируется. И пожелал Анатолию Евгеньевичу, чтобы как можно дольше ещё мы, любители шахмат, могли наслаждаться красивыми победами Игрока. Искреннее пожелание возникло не просто так, а по вполне конкретному поводу. 23 мая Анатолию Карпову исполняется 55 лет.    

 

- Помнится, для Корчного это был чуть ли не возраст наибольшего творческого расцвета. А для вас?

 

- Я вполне хорошо себя ощущаю. Но вопрос же в чём. Раньше, когда Корчному было 55, действовала серьёзная система розыгрыша чемпионата мира. Можно было жертвовать и время, и усилия для того, чтобы добиться высокой цели. Увы, в последнее десятилетие это было разрушено. Нокаут-система – это вообще идиотизм. Хорошо, что сейчас мы начинаем возвращать что-то от старых времён. 

 

- Можно ли с этим «что-то» от старых времён ожидать возвращения вашей бесподобной игры?

 

- В принципе, сейчас я играю с огромным гандикапом, потому что у меня масса других направлений деятельности. Я не работаю так, как молодые шахматисты. Они сидят с утра до вечера за компьютером, у меня же просто нет такой возможности. Получается, я даю им фору не только в возрасте и энергии, но, самое главное, в подготовке. Тем не менее, я участвую периодически в турнирах с целью поддержания достаточного уровня для того, чтобы, если появится серьёзная цель, я мог быстро набрать форму. 

 

- А серьёзная цель ещё может появиться?

 

- Да, конечно. Сейчас, как я сказал, в шахматном мире просматриваются сдвиги в лучшую сторону. Во всяком случае, прошлогодний турнир в Аргентине – это первая ласточка. Следующий этап - матч Топалова с Крамником. Если выстроится серьёзная система розыгрыша чемпионата мира, тогда будет о чём подумать.

 

- То есть вы не исключаете ещё своего участия в борьбе за высший титул?

 

- Нет, не исключаю. Потому и играю периодически. Иначе мог уже давно бросить. Мне всё-таки кажется, что что-то ещё у нас получится с точки зрения возврата престижа звания чемпиона.

 

СТАРОЕ ПОКОЛЕНИЕ ЛУЧШЕ ПОНИМАЕТ ИГРУ

 

Чтобы посчитать, сколько за свою карьеру Анатолий Карпов сыграл матчей на первенство мира, не хватит пальцев даже двух рук. Но два великих противостояния – с Корчным и Каспаровым – стоят в этом списке особняком. О первом за многие годы уже столько сказано и написано, что узнать что-то новое непросто.     

 

- Анатолий Евгеньевич, какими вам видятся поединки в Багио и Мерано взглядом из 21-го века?

 

- Тогда были, конечно, другие шахматы - с одной стороны сложнее, с другой, может быть, легче. Были серьёзные разработки при подготовке. Матчи с Корчным дали прекрасные примеры искусства разыгрывания эндшпилей, чего сейчас в шахматах почти не увидишь. Ведь изменился контроль времени, и у шахматистов уже не хватает ни сил, ни возможности что-то творить в окончаниях.

 

- Значит ли это, что с творческой точки зрения шахматы стали беднее?

 

- Мне вообще кажется, что шахматисты того времени лучше понимали игру. Нынешние в основном работают с компьютерами, а они снимают воображение. Сейчас основной метод анализа позиции – поставить её на мониторе и смотреть, что машина скажет. Многие уже давно не расставляют фигуры на доске. Отсюда и глубина пропадает, и мысли становятся компьютеризированы.

 

- Присутствует ли у вас какой-либо иронический взгляд на политическую подоплёку тех матчей?

 

- Да нет, какая тут ирония... Всё было, как было. Корчной расценивал эти матчи как политическую битву. Я же политику туда не превозносил.

 

- В те времена сложно было представить, что отношения двух непримиримых оппонентов нормализуются…

 

- Скажем так, у нас с Виктором Львовичем сейчас хорошие дипломатические отношения. Здороваемся, можем даже и поговорить…

 

- А с Каспаровым?

 

- С ним тоже здороваемся, бывает, обсуждаем проблемы. Собственно, у нас одинаковый взгляд на то безобразие, которое творилось в шахматах в последние годы. Ясно, что у серьёзных шахматистов не может быть иной оценки всего этого.

 

СКОЛЬКО ЛЕТ ЖИЗНИ ОТНЯЛИ ШАХМАТЫ?

 

- В своё время вы стали автором нескольких книг, в которых подробно рассказываете о матчах с Корчным. А вот о многолетнем противоборстве с Каспаровым ничего подобного нет. Складывается впечатление, что вы не так охотно об этом вспоминаете. Или я не прав?

 

- Нет, с Каспаровым мы просто настолько были погружены в игру и подготовку к ней, что не было времени заниматься чем-то ещё. И потом, все книги о матчах на первенство мира и соревнованиях высшего ранга я писал всегда сам. У Каспарова же был огромный штат, в числе которого были помощники по литературе. Конечно, он сам редактировал, но работу делали и другие. А я сам не имел времени для глубокого анализа. Поэтому те годы не столь подробно освещены, хотя они заслуживают того.

 

- Не просто заслуживают. Подобного противостояния история шахмат не знала ни до, ни после.

 

- Да, с 84-го по 90-й было шесть лет почти непрерывной борьбы. Вообще непонятно, как можно было выдержать всё это, поскольку за пять матчей мы сыграли…-  сколько ж мы партий сыграли…(начинает считать – Е.С.) - 144 полнометражных партии! Борис Спасский когда-то дал такую оценку: каждый матч на первенство мира отнимает три года жизни. Вот и считайте, что такое шесть лет с Каспаровым, и почти каждый год по матчу. Причём каждый длился 2,5 – 3 месяца. Уж о первом я не говорю, он вообще рекордный.

 

- Самое интересное, что сверхмарафона вполне могло не быть вообще. Счёт в первом матче был 5:0, и казалось, его исход предрешён. Но шестая победа так и не случилась. В чём же всё-таки была основная причина этого?

 

- Дело ведь не в том, что я не выиграл у Каспарова, например, 31-ю или 41-ю партию, где на доске шестая победа просто стояла. Я уже говорил, что самую большую ошибку я сделал, что вообще согласился играть в Москве. Потому что такое отрицание всех правил и обязательств, которое было продемонстрировано здесь под руководством министра спорта Грамова, такого хамства ни в какой стране мира не могло случиться.

 

- Поведайте подробнее о его роли в тех событиях.

 

- Это был чудовищный совершенно министр, который всегда считал, что спортсмены – это его рабы.  Что он может командовать ими как хочет. При том, что почти никого из них он не знал - например, Сальникова называл легкоАтлетом… И, конечно, перестройка его ни коим образом не коснулась. В моей памяти, худшего министра спорта я вообще не помню. На моё несчастье, я как раз попал на годы его правления в спорте. В том московском матче правила, подписанные, в том числе, Грамовым, не имели никакого значения. На последнюю партию нас вообще отправили в гостиницу «Спорт», где условия были кабальные по отношению к тем, с которых мы начинали.    

 

- Тогда в Колонном зале одного за другим хоронили Генсеков…

 

- Это не имеет никакого значения. В правилах матчей на первенство мира записано, что зал может меняться только с обоюдного согласия обоих участников. Меня никто не спросил. Насколько я знаю, Каспарова тоже.

 

ЗВОНОК ДРУГУ

 

- После той партии матч был прерван по причинам, которые до конца неизвестны по сей день. Узнаем ли мы когда-нибудь всю правду?

 

- Увы, всё знает только один человек – Флоренсио Кампоманес. Но он молчит. Ему одному известно, что случилось, скажем, с момента моей встречи с ним в последний день матча. Он ехал на пресс-конференцию и должен был объявить, что матч продолжается. И я точно знаю, что Кампоманесу позвонили. Кто? По моим данным, замминистра спорта Гаврилин – был такой подонок, банщик Грамова. Он отвечал несчастным образом за шахматы, хотя в них ничего не понимал. Так вот от него был звонок, а может быть даже он сел в машину к Кампоманесу. Понятно, что не сам Гаврилин управлял той ситуацией, а более высокие товарищи во главе с Алиевым и Яковлевым. И президент ФИДЕ подчинился воле советского руководства, объявив матч закрытым. Но, конечно, он никогда нигде не признается, что ему продиктовали это решение.  

 

- Он часто говорит, что якобы спасал жизнь и здоровье двух великих шахматистов.

 

- Чушь всё это! Конечно, и Каспаров, и я были утомлены и, наверное, истощены. Всё-таки позади было четыре месяца серьёзнейшей борьбы. Но о том, что надо было кого-то спасать, и вообще вот таким образом заканчивать матч, и речи не было.  

 

- А правда ли, что при счёте 5:0 вы хотели выиграть, как Фишер, всухую?

 

- А что в этом такого? Почему нет? Вообще, проще всего было при счёте 5:0 закрыть лавочку, и был бы большой привет Гарри Кимовичу и всей его шахматной карьере. Думаю, если бы я сказал тогда что-нибудь типа «достаточно издеваться над молодым человеком, пусть поправит своё здоровье», вопросов бы ко мне не возникло. Уверен, после этого Каспаров бы просто не поднялся. Но его счастье, что этого не произошло. Я оказался верен слову и играл до шести побед. И действительно хотел выиграть 6:0. 

 

ПОЗОР ДЛЯ СТРАНЫ

 

- И всё-таки Каспаров сумел сдержать удар и стал от матча к матчу подниматься как шахматист. Вы сами ощущали динамику его роста?

 

- Прежде всего я для него явился лучшим учителем. В первом матче он не мог объективно оценить свои силы и всерьёз считал, что станет чемпионом мира. Но он не был даже близок к этому уровню. И, конечно, урок пошёл ему на пользу. Играть он стал заметно лучше, к тому же у нас с ним приличная разница в возрасте – 12 лет. Тем не менее, я не припомню ни одного матча, где я реально заслуживал поражения. Скажем, во втором на результат опять очень сильно повлияли Алиев с Яковлевым, которые просто не давали мне играть.  

 

- Что значит не давали играть?

 

- В ходе матча у меня возник судебный процесс в Германии, и эти господа стали призывать к моей партийной дисциплине. Мучили всякими требованиями объясняться, почему я начал это дело, какое я имел право, почему, как член партии, не согласовал всё с господином Яковлевым. Говорили, что это безрассудно, что это позор для страны. Я не мог понять, в чём состоял позор. Если какой-то жулик использовал моё имя, то я имею право защитить свою честь и достоинство как гражданина страны и, если хотите, как члена партии. На что мне заявляли, что я обязан был получить на это разрешение.

 

- Однако до матчей с Каспаровым вы вроде бы считались любимцем власти. Ваш шахматный авторитет был непререкаемым. Как же так получилось, что в тот период на вас стали оказывать такое давление?

 

- Просто со стороны Каспарова были подлые люди, которые это устроили. Гейдар Алиев и при Брежневе был не последним лицом в государстве, а уж после его смерти просто стал главным в Политбюро, кто занимался культурой, спортом, медициной. И его давление стало чрезвычайно серьёзным.

 

- Каспаров же в своих мемуарах часто повторяет, что именно он, а не вы, был жертвой системы.

 

- Да, этот миф – один из его любимых. На самом же деле Каспаров всегда получал поддержку, причём абсолютную. Кушал со всех столов, в первую очередь – с азербайджанского. Наши финансовые условия с ним были абсолютно не равные. Если посчитать расходы, которые страна понесла на Каспарова – хотя бы в той же подготовке к матчам с Карповым, - то они кратно превосходят расходы на меня. Он мог содержать большие штабы, причём на него работали люди с утра до вечера. У них был свой центр подготовки. Каспаров в любой момент мог заехать в правительственную дачу в Загульбе, и не один, а со всей группой. Если у меня не было постоянных мест подготовки, и приходилось всё время договариваться, то у него свобода действий была абсолютная.

 

6:6 ВМЕСТО 8:4

 

- Если отвлечься от всей околошахматной «шелухи» и остановиться только на передвигающихся на доске фигурах, как вы думаете, чего всё-таки не хватало для победы над извечным соперником?

 

- Наверное, чуточку везения. Я был близок к решающей инициативе в последней партии матча 85-го года. Переломил ход поединка в 86-м, но немного не дожал. И уж не говорю о заключительной игре в Севилье-87, где стояла битая ничья, устраивающая меня. Потрать я лишние 10 секунд на раздумье, я бы, конечно, выбрал правильное решение. Но сказалось нервное напряжение. Должен был выигрывать у Каспарова и последний матч в Нью-Йорке…

 

- Нет, последний вы всё-таки выиграли, и было это в 2002 году, хоть и в быстрые шахматы.

 

- Да, тот краткометражный матч я у него выиграл, что доставляет мне особое удовольствие. Тем более, было это тоже в Нью-Йорке.

 

- Но мы до него ещё дойдём. А пока давайте вспомним 90-й год.

 

- Большая часть того матча протекала за явным моим преимуществом. Нью-Йоркская его половина закончилась при счёте 6:6. А если проанализировать, то должно было быть 8:4. Ну, это, может быть, не скромно. А скромно – 7,5:4,5. И в Лионе первые три партии я давил. Причём в 15-й по счёту у меня была лишняя пешка, я её просто подставил. А затем проиграл 16-ю, и матч перевернулся.

 

- С вашей стороны в том поединке был довольно неожиданный выбор главного дебютного оружия за чёрных – испанская партия. На доске раз за разом возникала очень сложная игра, в которой Каспаров традиционно очень силён.

 

- Нет, как раз я должен был выиграть как минимум две испанские битвы. Скажем, в одной из партий я просто забыл, что случается троекратное повторение ходов. Ещё была отложенная выигранная позиция, но мы при анализе совершили грандиознейший ляп. А вообще это были фантастические партии. Так в шахматы не играли – ни в каком матче на первенство мира и ни в каких турнирах. Мы показали совершенно новую трактовку испанской партии, все игры были неимоверно острыми. Каспаров – сильный шахматист, что тут говорить. И действительно, он создавал определённые проблемы. Но с обеих сторон имела место глубочайшая подготовка, были замечательные идеи. Я считаю, что тот матч был исключительно интересным теоретически.

 

ПОД «ГИПНОЗОМ»

 

- Наверное, не самый приятный этап вашей биографии – полуфинальный претендентский матч 92-го года с Шортом. Если я не ошибаюсь, это ваше единственное за всю карьеру поражение в матче не от Каспарова.

 

- По большому счёту, конечно, Найджел не относится к числу самых великолепных шахматистов за всю историю. Подходил близко, но не более того. В отдельных партиях он является опасным соперником, но ни по пониманию, ни по подготовке не может приблизиться к чемпиону мира. И я думаю, что сыграй мы тогда, в 92-м, десять матчей, я бы, может быть, один проиграл. Но беда в том, что я проиграл первый, который мы играли.

 

- Что же тогда с вами произошло?

 

- Несчастный случай. Произошло что-то невероятное. Где-то в начале второй половины матча я просто впал в состояние… я его называю невменяемостью. У меня совершенно пропала концентрация, я не мог сосредоточиться, не мог посчитать варианты. Оказался как будто под воздействием гипноза. Такого, пожалуй, не бывало со мной ни до, ни после. Первая и вторая половина матча – это два разных Карпова, что видно и по качеству игры. Но мне трудно однозначно сказать, что именно тогда произошло.

 

ДО ЧЕГО ОПУСТИЛСЯ КАСПАРОВ

 

- А дальше был долгий период двух чемпионов…

  

- Я думаю, Каспаров до сих пор кусает локти, что в 93-м он вышел из ФИДЕ и дал мне возможность вернуть звание чемпиона мира. Но тогда он ещё мог о чём-то говорить – всё-таки его результаты в турнирах были лучше. Но, начиная с 94-го, когда я показал абсолютный рекорд в турнире в Линаресе (2,5 очка – это немереный отрыв, при том, что в соревновании принимали участие лучшие шахматисты), Гарри Кимович стал действовать методами… полукорректными. Скажем, мне известно, что спустя год на этом же турнире он звонил Акопяну и просил того «сплавить» в последнем туре партию Иванчуку, чтобы я, не дай бог, не выиграл второй Линарес подряд.  

 

- Вы это серьёзно?

 

- Абсолютно. Акопян был в школе Каспарова, и вот Гарри опустился даже до того, чтобы убедить своего ученика проиграть намеренно партию, лишь бы навредить мне. Это факт истории. Мне об этом говорил один канадский гроссмейстер, которому, в свою очередь, проговорился сам Акопян.

 

- Все любители шахмат тогда жаждали увидеть объединительный матч двух «К». Что же всё-таки помешало? Вы сами хотели играть?

 

- А матч был невозможен в принципе. Каспаров жёстко разошёлся с ФИДЕ. И после Линареса-94 Гарри Кимович зашатался очень крепко. Дальше он поспешил сыграть матч с Анандом, чтобы как-то утвердиться в своей системе. Попутно делал всё возможное, чтобы мои успехи не были столь впечатляющими.

 

ЗА ПОБЕДУ АНАНДА УЖЕ ПОДНИМАЛИ БОКАЛЫ

 

- Очередная попытка объединения провалилась в 97-м году на первом в истории нокаут-чемпионате, где Илюмжинов определил вас с Каспаровым в полуфиналы. Тот, однако, отказался, и вы попали сразу в финал, где, одолев грозного индийца Ананда, в очередной раз подтвердили свой титул.

 

- Ананд всегда был непрост. Я его с большим трудом обыграл ещё в 89-м году. Он очень вязкий шахматист. И по стилю, возможно, самый неприятный для меня соперник. Но к тому матчу в Лозанне мне удалось серьёзно подготовиться. Виши блестяще играл на всех этапах чемпионата, и Илюмжинов даже предложил ему перерыв. Тот сказал – нет, мол, я в прекрасной форме и не нуждаюсь ни в каких перерывах. Но можно представить, какой был бы скандал, если бы Ананд согласился. Потому, что я уже подготовился, был в Швейцарии и ждал этого матча, и вдруг Илюмжинов, не согласовывая со мной, меняет сроки. Многие тогда кричали, что Ананд устал, что у нас с ним неравные условия… Всё это чушь собачья. Ясно, что это придумывали те, кто не знал ситуации.

 

- Чем вам запомнился тот поединок?  

 

- Тем, что матч я выигрывал три раза. Сначала он должен был закончиться по сути в первых двух партиях. Первую я выиграл, вторую блестяще играл, получил выигранную позицию, а дальше… Не знаю, что со мной случилось. Я видел форсированный выигрыш в любом из вариантов. И когда Ананд сделал ход – а этот ход был одним из самых очевидных – я забыл, как выигрываю. А времени у меня было меньше минуты. Осознав свою забывчивость, я сделал ужасный ход, и вместо выигрыша проиграл партию.

 

Дальше случилась вторая часть матча. Мне удалось выиграть четвёртую встречу, и я снова захватил лидерство. Пятая завершилась вничью, а в шестой опять случилось несчастье. Я прекрасно защитил худшую позицию, и в тот момент, когда увидел, что всё самое плохое позади, и у меня даже перспективы, я расслабляюсь и делаю страшный ляп. И счёт стал равным.

 

- Третий раз – это были дополнительные две партии в быстрые шахматы, в которых все ставили на Ананда как на более молодого…

 

- Да, там уже с вечера шло празднование с участием, в том числе, и руководства ФИДЕ. Все были счастливы, что появится, наконец, новый чемпион -  мол, надоели уже Карпов с Каспаровым! И это было в присутствии Ананда, а также моих тренеров и представителей. Не стесняясь, чиновники поднимали бокалы за нового чемпиона. Вот такая была удивительная страница в шахматной истории.  

 

А на следующий день получилось, что я обыграл Ананда 2:0. В первой партии, правда, я и сам не знаю, как победил. Играл я объективно плохо - естественно, сказалась бессонная ночь, воспоминания об упущенной победе… Но потом, получив очень тяжёлую позицию и попав в цейтнот, я включил всю свою изворотливость, которая у меня всегда была с детства. И Ананд никак не мог найти выигрыш, хотя, наверное, он у него был. Дальше как-то я защитился, и вижу, что уже могу форсировать ничью. А могу и рискнуть, хотя у меня там секунд 15 оставалось. У него же минута с лишним – преимущество огромное; плюс совершенно неясная позиция. В этот момент я сделал ход и почувствовал, что Ананд затрясся. То есть он совершенно не ждал, что я стану так рисковать. И на флажке я партию выиграл. Это, конечно, сломало индийца, и в ответном поединке его просто не было. Он белыми уже на 8-м или 9-м ходу стоял хуже.

 

СОГЛАШУСЬ-КА Я НА НИЧЬЮ…

 

- Есть как раз хороший повод перейти к матчу 2002 года с Каспаровым, где вы выиграли вторую партию примерно в том же ключе, что и первую быструю с Анандом. Стояли на проигрыш, но сделали в цейтноте ошеломительный гениальнейший ход, который перевернул всё.

 

- Да, Каспаров запутался… Но вообще, ход этого матча в первый день был абсолютно нелогичным. Дело было так. Я стоял на выигрыш в первой партии. А вместо этого проиграл. Причём ничью мог сделать практически до конца. Но когда я сделал ошибку, то сразу же увидел, что выигрывал форсированно. И настолько расстроился, что сделал следующую ошибку и уже упустил ничью. Таким образом, проиграл в два или три хода.

 

Во второй партии у Каспарова был, конечно, выигрыш. Но мне удалось найти гениальный тактический трюк, который не должен был привести к моей победе, но Каспаров растерялся, к тому же времени у него тоже было немного в тот момент. Задёргавшись, он сделал грубейшую ошибку, и партию мне удалось выиграть.

 

Не надо было быть большим психологом, чтобы почувствовать, с каким удовольствием Карпов вспоминает о выигранном у Каспарова матче. Но это были только цветочки. Ягодки – впереди. Вы только посмотрите, о чём этот Игрок думал во время четвёртой партии, и как он об этом рассказывает!  

 

- В общем, на ночь мы ушли со счётом 1:1. Но если Каспаров считал, что должен был вести 2:0, и был в удручённом состоянии, то я, конечно, после того, как выиграл проигранную позицию, был доволен результатом первого дня. Так что мы по-разному провели ночь. А на следующий день в третьей партии Каспарова просто не было видно. В четвёртой он попытался что-то сделать, но…

 

- …Как только вышел из дебюта, предложил ничью…

 

- Это было интересно. Я сижу, обдумываю ход. Вижу, что позиция у меня уже явно лучше. И в этот момент чувствую, Каспаров мучается. Я же его знаю, как следует. Головой туда-сюда крутит, и спрашивает себя - что делать? Проигрывать 1:3 противно. Хотя, конечно, матч с любым счётом проигрывать неприятно. Но всё-таки 1:3 противнее. И вот он несколько секунд сидит и раздумывает, либо рискнуть и проиграть ещё одну партию, либо предложить ничью, понимая, что я, наверное, соглашусь. Сидел он, мучался, мучался. И, в конце концов, обречённо произнёс: «Ничью предлагаю». Ну, я думаю: «3:1, конечно, интереснее выиграть… Но, если ставишь под сомнение вообще победу в матче, и можешь сделать ошибку, что у нас уже бывало, то по большому счёту – какая разница, выигрывать 3:1 или 2,5:1,5». Я несколько секунд подумал и согласился. И не знаю почему, но Каспаров облегчённо как-то остановил часы...

 

ТОТ САМЫЙ АКОПЯН

 

- Вообще, 2002-й год был удачным в вашей карьере. Кроме этого матча, ещё в нескольких турнирах по быстрым шахматам вы занимали призовые места. А потом как-то сникли…

 

- Нет, почему… У меня последний год, кстати, очень хороший. Не считая недавнего командного чемпионата России в Дагомысе, я выиграл последние три турнира по быстрым шахматам. К сожалению, классических турниров всё меньше и меньше… Тем не менее, мне удалось довести счёт международных побед до 165. Это абсолютный рекорд, к которому никто и близко не стоит.

 

- Раз уж вы упомянули Дагомыс, не могу не поинтересоваться, что же там произошло? Ваше выступление было не вполне внятным…

 

- Я сыграл три партии, а должен был четыре. Две ничьи, а третья… Наверное, я мог предложить ничью почти в любой момент, и Акопян согласился бы. Но я не почувствовал, что заболел. У меня резко поднялась температура. Ну, а дальше Акопян играл хорошо, а я больной улетел в Москву. Вот и вся история участия.  

 

ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ

 

- Анатолий Евгеньевич, какими, по-вашему, человеческими качествами нужно обладать, чтобы достичь самых высоких целей?

 

- Конечно, у человека, который стремится к большим спортивным результатам, должна быть выносливость, должно быть здоровье, крепкая нервная система, умение и желание работать. Нужно уметь пожертвовать какими-то удовольствиями и сконцентрироваться на главном. То есть это не просто так, как некоторые считают – если у человека талант, то он пришёл, увидел, победил. Это требует больших напряжений и где-то во многом самоотвлечения. Но жизнь тем и интересна.

 

- Вы сейчас поддерживаете физическую форму?

 

- Сейчас я не занимаюсь так, как раньше. У меня всё реже и реже бывают тренировочные сборы. Если раньше их было 5-6 в году, то сейчас в лучшем случае два. Когда я в Москве, я работаю с утра до вечера, включая субботу и воскресенье. Я либо на встречах, либо в Фонде мира. Сейчас с избранием в общественную палату прибавилось серьёзных вопросов. Так что в столице я шахматами практически не занимаюсь. Поэтому, когда играю в турнирах, стараюсь приехать на два дня раньше, чтобы успеть наверстать то, чем другие запасаются неделями, а то и месяцами. Пытаюсь перемолотить и усвоить весь объём информации, а дальше выходить на борьбу.

 

- Кто вам помогает в этом?

 

- У меня есть друзья, с которыми мы иногда играем тренировочные партии, что-то анализируем. А постоянным помощником остаётся Миша Подгаец, опытный и надёжный международный мастер из Одессы.

 

- Вообще у вас много друзей в жизни?

 

- Нет, не могу сказать, что много, но друзья хорошие.

 

- Как бы вы сами себя охарактеризовали: вы какой?

 

- Трудно сказать. Я достаточно прямой. В дружбе верный, и того же требую от друзей. Я прошёл несколько трудных периодов, были взлёты и падения. Наверное, такой карьеры в истории шахмат не бывало. А в тяжёлых ситуациях можно проверять людей. Обычно, когда чемпион мира проигрывает матч и теряет звание, он дальше идёт вниз. И все попутчики часто разбегаются, пытаясь примкнуть к победителю. А у меня так получилось, что, проиграв Каспарову, я по-прежнему выигрывал турниры претендентов, выходил на него, потом вернул звание чемпиона мира. И получился колоссальный жизненный опыт в отношении окружения. Многие, наверное, жалеют о том, что в 85-м побежали (а кто-то и не добежал) в другой лагерь. Но я уже не возвращал этих людей. Я считал, что человек, который предал один раз, может предать ещё.

 

- Вы считаете себя счастливым человеком?

 

- (Задумчиво – Е.С.) С определёнными допусками. Проблема в том, что я не имею много времени для общения с семьёй, родными. Они, можно сказать, терпят лишения из-за этого. Но я рад, что у меня такая семья – замечательная маленькая дочка, понимающая супруга… Это большое дело.

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

 

Напоследок мне так хотелось чем-то удивить знаменитого собеседника, но я не знал, чем именно:   

 

- За свою карьеру вы, наверное, дали сотни интервью. А есть ли такой вопрос, который вам ещё не задавали, но о чём вам было бы интересно рассказать?

 

- Наверное, нет. – Вот и попробуй его удиви…